Окатова Александра

Окатова Александра

Вот как странно – слово «предисловие» есть. «Послесловие»? Тоже есть. «Средисловие»  – нету. «Сердцесловие»  – тоже нет такого слова. Что я пишу? Хрен его знает, и как его назвать, я тоже не знаю. Знаю только, что не пишу никогда просто так – чтобы написать. Пишу, когда нестерпимо хочется высказаться. Когда сильно болит сердце – пишу стихи. Когда терпимо болит – пишу прозу. Ещё я любопытная и внимательная. Люблю наблюдать за людьми. Люблю прислушиваться к звукам слов. Вот написала «люблю наблюдать за людьми» и заметила, что и тут звукопись такая, будто завитушки такие по спирали из слогов «люб» и «люд». Это про меня. Я такая. Мне не лень идти по следам какого-то сумасшедшего, написавшего на асфальте признания в любви неизвестной девушке, и заносить его слова в свой блокнот.

Итак…

Роман на асфальте

У меня депрессия. Меня ничто не радует, особенно вид из окна. Он разный, этот вид, в зависимости от того, где я нахожусь, такой и вид. Если я, например, валяюсь на кровати и категорически отказываюсь вставать и что-то делать, потому что мне похуй, что происходит вокруг, то вид из моего окна очень скромный, он как бы показывает мне кукиш и говорит мне: «Уж если тебе на всё похуй, то и мне не больно надо виды тебе показывать, стараться», и предъявляет мне кусок неба, причем северной прохладной экспозиции, и кусок бетонной семнадцатиэтажки, точно такой же, в которой лежу я, и правда – мне решительно похуй и на кусок неба, и на кусок дома напротив.

Если же мне не похуй и я встала как человек и после зарядки сделала себе горячий-прегорячий густой несладкий кофе и взяла к нему кусок свежего сыра, он твёрдый и нежный, да именно так: твёрдый и нежный, поверхность у него чистая, ровная, бархатная и гладкая одновременно, не знаю, как это может быть одновременно, но так и есть. Холодный в первую секунду сыр и обжигающий густой, как битум, кофе: и сыр прямо во рту плавится – о-о-о! – тогда вид из окна совсем другой, потому что в такой момент я торчу у окна, поставив чашку на узкий скупой бетонный подоконник, и видно мне уже не в пример больше. В центре двора, похожего на колодец, – правда, что ли, что днём из колодца видны звёзды? – из нашего, по крайней мере, ничего подобного не видно, так вот, в центре – как водится, детская площадка, кусты сирени и подросшие за пятнадцать лет каштаны, из прутиков превратившиеся в заматеревшие деревья, по осени густо засыпанные вокруг стволов каштанами, крупными, ровными, блестящими, чистыми, какими-то даже на вид радостными, беззаботными, здоровыми, что ли? Деревья стоят довольно тесно и кроны их смыкаются, как лес на картинах Уччелло, у него там часто такие многофигурные композиции под пологом каштанового с крупнопрорезными листьями леса.

Ещё мне видно свежий асфальт, который только вчера положили и какой-то мудак уже успел нарисовать на девственно-чистом асфальте свои каракули: «Я изменюсь». (Написано красным цветом крупными разнонаклонными и разнокалиберными буквами). Через пять шагов, видимо, он же:

«Родная, вернись ко мне»! (Оранжевым цветом).

Чуть дальше:

«Мне трудно без тебя» (зелёным. Буквы увеличиваются в размерах и становятся ещё более неряшливыми). Написано у седьмого, шестого, моего пятого и четвёртого подъездов, это, к сожалению, всё, что мне видно с этой точки. У меня такой характер, что просто стоять и допивать кофе я уже не буду, плевать мне, что я с утра думала, что у меня депрессия! Я понимаю, что история не закончена, поэтому я не смогу спокойно жить, если не узнаю, что там дальше, поэтому оставляю кофе на подоконнике и бегу дочитывать этот роман на асфальте:

«Прошу, дай мне шанс» (фиолетовым). Здесь ходит много народу и буквы почти стёрлись.

Дальше по дорожке мимо магазинчика и школьного двора ещё две надписи:

«Ради тебя я достану с неба звезду» (синим). По почерку видно, что он и сам в это не верит, пишет просто так, для красного словца.

«Ты делаешь меня лучше» (оранжевым). Это уж слишком грубая лесть.

Дальше у аптеки: «Я готов для тебя на всё» (синим). Явное преувеличение, но его настойчивость вызывает уважение.

У ресторанчика рядом с аптекой: «Твоя красота затмевает звёзды» (фиолетовым). Поменялся стиль. Похоже, он уже отчаялся, бедный.

У спортивного центра: «Я сделаю тебя счастливой»! (Оранжевым. Хочется сказать: «Не свисти!»), и я утыкаюсь в последнюю фразу – бьюсь об заклад, что бы такое заложить, не знаю? но чувствую, что это последняя фраза, вероятно, перед самым подъездом, где живет девушка, которой тот чудак, о котором я говорила раньше, всё это в отчаянии написал:

«Мне тебя не хватает»! (Красным)

А вот под этой фразой красуется аккуратная надпись:

«Не ной». Написано ровными буковками помельче. Девичьим почерком. Розовым цветом. Вот молодец, как она его приложила! И правда, не ной, ты же мужик!

Всё, конец романа на асфальте.

Я возвращаюсь домой. Поднимаюсь на свой пятый и вновь замираю у окна, где стоит густой, как смола, и холодный, как моя тоска, кофе.

Опубликовано 28.11.2017 в 08:13 в рубрике Авторская колонка.

2 комментариев

1. Подольский Сергей:

   28.11.2017 в 20:00

   Да уж…
   Я безнадёжно устарел или я из другой галактики? Что происходит? Куда я попал?
   Это литературное произведение? С нецензурными словами? И написано женщиной? И выставлено на всеобщее обозрение? И допущено к публикации?
   Бедные классики… Бедная наша отечественная литература…
   Мой скудный разум отказывается это понимать.

   Ответить
2. Александра:

   29.11.2017 в 16:54

   Ой-ой! Я вроде вычищала, было больше нецензурных слов! Не заметила. Извините, Сергей, что оскорбила вас! Не хотела, ей-богу! А вы меня не читайте в следующий раз — как увидите «Окатова» — так сразу и не читайте! И, строго говоря, этот текст не совсем литературное произведение, это личное, это мой блог, а блог, он вроде дневника, что хочу, то и пишу. И кто интересно, может допустить или не допустить публикацию записи из дневника? Такая публикация вроде моего предложения заглянуть в мою голову и в мою жизнь, где я не притворяюсь, где я не хочу выглядеть лучше, чем на самом деле, где я предельно откровенна. Как-то так)

   Ответить